Альтернативное видение

Читатели «Химии и жизни», вероятно, помнят историю с «альтернативным видением» доктора В.М.Бронникова (см. «Химию и жизнь», 2002, №№ 7, 10). Ученым предъявили группу детей — воспитанников Бронникова, которые уверяли, что, завязав глаза хлопчатобумажной или шелковой повязкой, они могут читать и ориентироваться в пространстве. В Институте мозга было проведено подробное исследование «феномена Бронникова», результаты которого опубликовал академический журнал «Физиология человека» (2002, т. 28, № 1) в статье Н.П.Бехтеревой и соавторов.

Святослав Всеволодович, ученики Бронникова действительно видят с завязанными глазами?

Когда нам говорят, что человек видит сквозь непрозрачную повязку, то пер­вая реакция на это: «Чудо или жульни­чество?» Теперь мы можем ответить: «Ни то, ни другое». Этому явлению удалось найти научное объяснение.

Сразу отметим: все участники экс­перимента были зрячими, правда, с теми или иными нарушениями зрения. Мне неизвестны случаи, чтобы таким образом «видели» люди, у которых, например, отсутствуют глаза. И все же феномен был налицо: обширная груп­па добровольцев в возрасте от 10 до 16 лет (на момент эксперимента) де­монстрировала нетривиальные спо­собности. Я не хотел этим заниматься по понятным причинам: Бронников — для научного мира персонаж одиоз­ный, стоит показать, что воспринима­ешь его всерьез или хотя бы интере­суешься им, — и немедленно начина­ются обвинения в лженауке. Но все же мы решили продолжить начатое.

Напомним суть экспериментов 2002 года. Девочке вылепили маску из термопластика по форме ее лица.

Через этот материал нельзя видеть, хотя он слегка просвечивает, пример­но как человеческая рука. Однако де­вочка в маске практически без оши­бок читала буквы на экране компью­тера. (Все это было описано в ста­тье.) Мы много раз подтверждали, что она действительно это может. Но по­том эта девочка, к сожалению, попа­ла в аварию, и ее необычные способ­ности исчезли.

Когда мы опубликовали статью, я отметил, что отвечаю в ней только за постановку и проведение эксперимен­та, но не за дальнейшие трактовки или гипотезы. И все же больше года на­зад начались неприятности. Комитет по борьбе с лженаукой выражал не­доумение и возмущение. Однако раз­вития скандала никто не хотел, поэто­му в Институте высшей нервной дея­тельности и нейрофизиологии РАН устроили небольшой семинар, на ко­тором мы рассказали об этой рабо­те. Не обошлось без забавных ситуаций: ученые коллеги надевали маску и с негодованием говорили, что ви­дят из-под ее краев лучи света. Но дело-то в том, что лицо проверяюще­го и формой, и размерами заметно отличалось от лица девочки, под ко­торое, напомним, была точно подо­гнана маска...

Никто нас не называл в глаза лже­учеными, но высказывалось мнение, что, возможно, мы допустили какие-то ошибки. В итоге нам рекомендо­вали, с одной стороны, больше не заниматься этими делами, чтобы не компрометировать Академию наук, а с другой — все проверить еще раз, но более тщательно. Вот почему я не махнул рукой на это дело, хотя спер­ва собирался забыть об эксперимен­те с учениками Бронникова. Не хоте­лось оставаться в положении челове­ка, который «то ли украл корову, то ли у него украли корову, но, словом, что-то было». И я решил продолжать опыты. (По их результатам подготов­лена статья в журнал физиологичес­кого профиля, а также опубликовано краткое сообщение в «Вестнике РАН», 2005, т.75, № 6, с.558-559.)

Расскажите, пожалуйста, о новой серии экспериментов: она отлича­лась от предыдущих?

Мы опять подобрали несколько чело­век из этой группы. Группа очень спе­цифическая, по своим порядкам весь­ма похожая на секту. Дети, мягко го­воря, сложные в общении. Первые трое приглашенных вообще не смог­ли выполнить то, за что брались, — с закрытыми глазами они не видели. Затем я решил, что надо сделать бо­лее чистый эксперимент. Мы купили очки для подводного плавания, но выяснилось, что они все-таки плохо прилегают к лицу. Тогда взяли очки для слалома в специальной губчатой оправе. Зафиксировали их лейкопла­стырем на лице испытуемого, стекла закрыли фольгой. Важно, что в этот раз мы поместили на внутреннюю по­верхность очков фотопленку, которая зарегистрировала бы видимый свет, если бы он проник внутрь.

Одну из таких масок мы дали груп­пе детей, и девочки и мальчики учи­лись читать через нее. Еще любопыт­ная подробность: воспитанникам Бронникова совершенно не все рав­но, через какой непрозрачный мате­риал смотреть. Если изменить, напри­мер, материю повязки или конфигу­рацию очков, они должны некоторое время учиться «видеть» заново. Таким способом они освоили наши «очки для слалома» (естественно, перед экспе­риментом испытуемые получали дру­гие точно такие же очки, с которыми они заведомо не делали никаких ма­нипуляций). Дети сидели прямо перед компьютером и читали с экрана. Мы предложили им называть буквы, ко­торые появлялись в случайной после­довательности, заранее не известной никому, в том числе и эксперимента­торам. Никто, кроме сидящих перед компьютером, не мог видеть экрана. Таким образом, возможность подсказ­ки была исключена. По окончании эк­сперимента я впервые просматривал и зачитывал последовательность букв, которую сличали по протоколам с от­ветами детей.

В этот раз ученики Бронникова от­лично распознавали буквы, за исклю­чением мелких погрешностей, напри­мер когда вместо «Г» говорили «К». На 48 проб было сделано всего одна-две ошибки, причем именно с глухими и звонкими согласными (то есть не ис­ключено, что могли ослышаться мы).

Как я уже отмечал, при любом из­менении в конструкции очков дети от часа до нескольких суток привыкали к нему, заново тренируясь видеть. Обу­чение происходило у нас на глазах: они просто сидели и смотрели — час, два часа, потом говорили: всё, не могу больше, потом принимались заново... Конечно, процесс обучения нас тоже интересовал. Мы отметили, что у де­тей происходила перестройка элект­роэнцефалограммы — и в зрительной коре, и в других областях, появлялись определенные вызванные потенциалы. К сожалению, эксперименты по сня­тию ЭЭГ были сделаны не слишком ка­чественно, потому что никто не хотел этим заниматься. (И я понимаю наших сотрудников: уж очень неординарным казался замысел эксперимента...)

Но когда я ставил на экран компь­ютера или перед ним непрозрачный коврик от мыши, сквозь него ребята не видели, и тренировка не помога­ла. Не видели они, да простят мне примитивность оборудования, и через обыкновенное цинковое ведро из хозяйственного магазина, надетое на голову.

Значит, все-таки обман?

У меня возникли сомнения. Если это обман, хитроумная мистификация, то, учитывая, что в группе пятьдесят — сто детей от десяти до пятнадцати лет, предположение, что они созна­тельно нас обманывают и ни один не проговорился, кажется невероятным. Никакое зомбирование, никакое вну­шение не может действовать столь долго и на столь многих людей. Кро­ме того, из своей методики Бронни­ков не делает тайны. Она включает достаточно известные приемы: сосре­доточение, разогревание рук, ощуще­ние покалывания при сближении с руками партнера... Эту методику мож­но передать обучением, «альтернатив­ное видение» никто не выдает, ска­жем, за мистическую врожденную способность.

Но почему им, для того чтобы ви­деть, нужна непрозрачная повязка — просто закрыть глаза недостаточно? И зачем они двигают глазными ябло­ками, прежде чем описать увиденное? (Эти движения отмечаются в экспе­рименте, и, кстати, глазные яблоки двигаются в любом случае: открыты ли глаза под повязкой или маской, или веки опущены и зафиксированы там­понами.) Я долго думал над этим и нашел, как мне кажется, достаточно простой ответ. Подсказали мне его два совершенно разных эпизода.

Однажды мы пытались сделать не­что вроде томографа для головы, для быстрого определения гематом: све­товой томограф на лазере. Известно, что длина волны 0,9-1 микрон про­никает в кожу и сквозь череп пример­но на сантиметр и отражается. Если облучать одновременно волнами двух длин, то по различию в коэффициен­те отражения можно определить на­личие гематомы под костью черепа, поскольку нормальная ткань и гема­тома имеют различную зависимость коэффициента отражения от длины волны. Замечу, что этот диапазон — невидимый, инфракрасный свет. Но когда вы смотрите на лазер, то види­те красное пятно.

Вторая история к науке отношения не имеет. Как-то раз мне случилось

попасть на дискотеку в баре довольно низкого пошиба, и вдруг присутству­ющие девушки оказались либо голы­ми, либо в нижнем белье. Произошло это, когда замигала ультрафиолетовая подсветка в помещении: платья стали прозрачными, невидимыми. Постоян­ным посетителям дискотек этот эф­фект, как оказалось, хорошо известен. Девушки в курсе, что не все ткани в одинаковой степени прозрачны для ко­варного ультрафиолета (считается, что опаснее других тонкая синтетика), а молодые люди иногда ходят на танцы с собственным, не предусмотренным программой стробоскопом.

Кстати, если вернуться к инфра­красному диапазону — многие помнят скандалы вокруг видеокамер «Sony Nightshot» (1998) и телефонов «Yamada Denshi» с присоединяемой каме­рой ночного видения (2004). Оба эти устройства предназначались для ноч­ных съемок, поскольку фиксировали не только видимый свет, но и ближ­ний инфракрасный (700-1400 нм). Од­нако некоторые безответственные пользователи применяли их не по на­значению: фиксация инфракрасного излучения человеческого тела позво­ляла видеть сквозь одежду.

Сопоставим факты. Материал по­вязки на глазах ученика Бронникова — хлопок или шелк — непрозрачен толь­ко в видимом свете, и то относитель­но непрозрачен. (Точно так же, как и маска, используемая в первом экспе­рименте, — она скорее рассеивала свет до такой степени, что видеть сквозь нее было невозможно.) Глаз человека настроен в диапазоне при­близительно от 0,3 до 650 милли­микрон, но у диапазона есть правый и левый пределы. Допускаю, что в полной темноте человека можно на­учить различать слабые сигналы в этих предельных областях. А видимые объекты отражают свет во всем диа­пазоне: только при освещении моно­хромными источниками отраженный свет также бывает полностью моно­хромен. В природе же монохромный свет практически не встречается — вспомним, что очки, реагирующие на ультрафиолет затемнением стекол, редко становятся совсем прозрачны­ми.

Так вот, скорее всего, ученики Брон­никова могут воспринимать инфра­красный свет. Для него прозрачна и кожа: как я уже говорил, волны в этом диапазоне проникают на сантиметро­вую глубину под череп, а толщина века — менее миллиметра.

(Сразу заметим: глубже инфракрас­ное излучение не проникает. Внутрен­ности человека в ИК-диапазоне не видны. Кстати говоря, ученики Брон­никова уверяли, что «видят» у чело­века диабет и другие внутренние за­болевания, но... проглядели у собе­седницы беременность сроком около 4-5 месяцев.)

Проникает инфракрасный свет и через нашу маску. А вот через коврик от мыши, расположенный не у глаз, а рядом с экраном (так, что лучи рас­сеиваются), или через закрытую дверь они не видят.

Возможно, ученики Бронникова ис­пользуют и обычный видимый диапа­зон, просто у них настолько высок порог внимания и настолько разработана способность к анализу изобра­жений, что им достаточно исчезающе малого количества фотонов, чтобы построить изображение. Сам я, на­пример, лучше многих вижу в темно­те (конечно, не в полной). Это нор­мальная физиологическая способ­ность, которая в разной степени вы­ражена у разных людей и которую можно развивать тренировками. Кста­ти, когда мы надежно изолировали глаза испытуемого от света, даже рассеянного, способность к видению пропадала. Отсюда следует очень важный вывод: ничего «прямого» или «альтернативного» в этом зрении нет. Мы доказали, что для него необходи­мы глаз и свет.

С этими дополнениями все становит­ся на свои места. Дети должны учить­ся видеть заново через каждую новую маску, потому с новым материалом приходится настраивать глаз на новую длину волны — на ту область, в кото­рой прозрачен именно этот материал. Одинаково хорошо воспринимать гла­зом все длины волн одновременно они не могут, иначе бы вместо изображе­ния получилась каша. Кстати, по мне­нию специалистов, при зрении в бо­лее длинной и более короткой (по сравнению в «общечеловеческим» ди­апазоном) областях должна быть рез­кая хроматическая аберрация: «цвета» предметов, которые воспринимает че­ловек с таким зрением, будут отличать­ся от «правильных». Получится как бы наложение нескольких по-разному рас­крашенных картинок. В этой связи ин­тересно вспомнить, что видеохулига­ны, снимавшие обнаженную натуру с помощью камеры «Sony Nightshot», для съемок при дневном освещении ис­пользовали фильтр, отсекающий види­мый диапазон.

Видеть черные буквы на белом фоне с помощью такого «зрения» вполне возможно: инфракрасный свет от чер­ных и белых участков отражается по-разному (хотя не исключено, что бук­вы выглядят несколько иначе, чем в видимом диапазоне). По сути, физи­ческой разницы между красным и ин­фракрасным нет. Рецепторы сетчат­ки глаза способны воспринимать ин­фракрасный свет, это подтверждают и специалисты по физиологии зрения,

и наш собственный опыт — то крас­ное пятно, которое я упоминал в свя­зи с ИК-лазером. Нет четкой грани­цы, за которой человек не может ви­деть. Каждый из нас различает види­мые объекты и на ярком солнечном свете, и в почти полной тьме, когда глаз регистрирует отдельные фотоны. Конечно, на ночное зрение нужно на­страиваться — приглядываться, со­всем как ученикам Бронникова. Не зря ведь часовым запрещают курить: красный огонек сигареты на порядки ослабляет ночное зрение.

Что нужно, чтобы проверить эту гипотезу?

Прежде всего — точное физическое оборудование: комната со спектро-анализаторами, лазеры, дающие свет со строго определенной длиной вол­ны, и очки (а их опять же нужно будет отливать по форме лиц доброволь­цев), заведомо непрозрачные для этой длины волны. Но здесь лимити­рующим фактором становятся день­ги. Эксперимент и в той форме, в ко­торой он был проведен, стоит пару сотен долларов, а с точным оборудо­ванием — обойдется в десятки, если не в сотни раз дороже. Есть ли шан­сы продолжить исследования, пока сказать трудно.

Если человек просто заявляет, что видит сквозь непрозрачные предме­ты, это кажется чудом или фокусом, чем-то необъяснимым. Но через не­которое время оказывается, что ви­дит он не все: не видит сквозь стену, не видит человеческие внутренности. И когда вы задумываетесь, чем выз­ваны эти ограничения, может найтись объяснение.

Скорее всего, у людей, научивших­ся видеть таким образом, не изменя­ется строение глаза или первичной коры — это очень жестко организо­ванные структуры. Более вероятно, что «феномен Бронникова» — резуль­тат интересной работы, направленной на развитие уже имеющихся у чело­века способностей, на тренировку восприятия слабых стимулов. Вполне возможным кажется существование методики, которая развивает эти спо­собности. Но вряд ли тут есть повод для ликования. Я уже отмечал, что все дети — воспитанники Бронникова были очень странными. Только с деть­ми последней группы я мог нормаль­но общаться. Я убежден, что крайне вредно активировать возможности, которые в нормальном состоянии не активны. Простой пример: я не вижу теоретических ограничений, препят­ствующих телепатии — кроме того незначительного обстоятельства, что она сделала бы невозможным выжи­вание человечества как вида.

В заключение я хотел бы еще раз подчеркнуть, что названия «прямое видение», «альтернативное видение» крайне неудачны. Ничего альтернатив­ного, сверхъестественного в этом зре­нии нет. Как нет и обмана, циркового трюка.

Заявления Бронникова и его учени­ков вызвали особое возмущение у физиков, которые рассматривают глаз как оптическую систему с известны­ми свойствами: по их мнению, рас­познавать буквы с помощью «инфра­красного» зрения было бы возможно лишь при чрезвычайно яркой инфра­красной же подсветке и повышенной контрастности изображения. Едва ли эти условия обязательны: тут необхо­димо знание не только физики, но и физиологии. Человеческий глаз, как уже упоминалось, способен распоз­навать отдельные фотоны, поэтому яркость, скорее всего, не имеет оп­ределяющего значения. Что касается четкости — и здесь нельзя недооце­нивать человеческие способности. Зрение — это не глаз, а глаз плюс самый эффективный на сегодня при­бор для обработки информации. Само по себе изображение на сетчатке — существенно худшего качества, чем обыкновенная фотография, но даль­нейшая его обработка в мозгу делает настоящие чудеса.

Не следует считать, что все непо­нятное или несимпатичное нам — не­пременно ложь, жульничество или заблуждение. Чтобы доказать или оп­ровергнуть сенсационное заявление, необходим эксперимент, поставлен­ный по-физически строго. Его-то очень трудно, практически невозмож­но поставить в физиологии, особен­но в спорных случаях. Если субъект скажет, что ему что-то мешает, то мы должны это учесть. Отказ от сотрудничества с экспериментатором тоже допустим этикой эксперимента: в кон­це концов, если вы выполняете слож­ную работу, то вы вправе потребовать, чтобы у вас не стояли над душой. В том-то и состоит искусство, чтобы, согласившись со всеми «капризами», суметь поставить доказательный экс­перимент.

Вообще нужно отметить важное от­личие работы ученого в физиологии от работы в области физики или хи­мии. В математике с помощью логи­ческих рассуждений можно вывести практически все. В физике, как напи­сано в курсе Ландау и Лифшица, все выводится из законов сохранения. В физиологии дело обстоит иначе. Мы еще многого не знаем, и в особенно­сти это относится к работе мозга че­ловека. Поэтому здесь недостаточно общих принципов, необходимо знание конкретных явлений. Врач должен знать анатомию, физиологию, фарма­цевтику, а не выводить лечение боль­ного из первопричин.

Мне очень хотелось бы однажды увидеть нечто выходящее за рамки обычных представлений. К нам в ин­ститут время от времени приходят люди с сообщениями о необыкновен­ных явлениях или способностях чело­веческого мозга. Кое с кем я даже не вступаю в разговоры, очень немногих проверяю. Увы, ни разу я не наблю­дал подтверждения экстравагантным концепциям. Всегда удавалось найти либо простое объяснение, без ссы­лок на чудо, либо ошибку в концеп­ции. Нельзя принимать ненаучные объяснения, это несомненно. Но фак­ты требуют уважительного рассмот­рения. При этом следует убрать всю словесную мишуру, которую навеши­вают и СМИ, и зачастую сами носи­тели «сверхъестественных» способно­стей. Человек может видеть сквозь повязку. Но, повторяю, ничего сверхъестественного в этом нет.

Доктор биологических наук,

директор Института мозга человека