Любопытные факты: так что скрывает понятие «религия»?
Что мы понимаем под словом религия? Все мы владеем некоторым интуитивным пониманием того, что есть религия, или по крайней мере набором тех признаков, которые ее характеризуют.
Сколько бы ни отличались религии Дальнего Востока от православия, русский казак, попавший в Пекин XVII в., прекрасно понимал, где находится храм и отнюдь не принимал последний по ошибке за трактир, университет или государственное учреждение.
В свое время Галилео Галилей сделал глубокое и остроумное замечание, что религия учит нас тому, как взойти на Небо, а не тому, как небо вращается. А этот путь на Небо, согласно всем развитым религиям, в конечном счете заключается в некоторой психической (душевной, духовной) трансформации человека, в его духовном преображении, просветлении и пробуждении его сознания. Так утверждают религии.
Так как же мы определяем, что это религия? Первое что приходит на ум, что религия это вера в Бога или в богов. Но существуют учения, единогласно относимые к религиям, в которых подобная вера отсутствует, такими являются буддизм, джайнизм и даосизм. В буддизме и джайнизме так называемые божества (дэва) просто вид живых существ, подверженных заблуждениям, страстям, рождениям и смертям. Обе религии отрицают существование единого Бога, считая веру в него серьезным заблуждением. При этом джайнизм верит в существование вечных и несотворенных душ, спасение которых (точнее, освобождение, нирвана) — его цель, а буддизм отрицает и это, проповедуя доктрину анатмавады об отсутствии неизменного субстанциального «я» или души. Что касается китайского даосизма, то даже и в самом китайском языке отсутствует слово «бог». Слово шэнь означает: психическое начало в человеке, дух, в его отличии от тела (дух умершего), природное божество (божество ветра, дождя, горы и т.п.). Поэтому христианские миссионеры так и не могли решить, как переводить слово «бог» на китайский язык.
Таким образом, вера в Бога или богов отнюдь не является сущностным признаком религии. Может религия это вера в нечто сверхъестественное, мистическое.
Посмотрим, как обстоит дело со сверхъестественным в развитых религиях. И здесь нас ждут сплошные сюрпризы. Обратимся к двум религиям Индии — буддизму и джайнизму. Изучая их тексты, мы с удивлением убедимся в том, что признаваемые ими божества и демоны всего только определенные типы живых существ (наряду с людьми и животными), что они так же рождаются и умирают, хотя срок их жизни может быть измерен только астрономическими числами. Достижение их состояния отнюдь не является религиозной целью этих религий, и значительной роли признание их существования не играет. Более того, в основах доктрины буддизма и джайнизма не произошло бы никаких существенных изменений, если бы их последователи вдруг решили отказаться от веры в богов и демонов, — просто двумя классами страдающих живых существ стало бы меньше. Таким образом, в буддизме и джайнизме, во-первых, существа, наделенные божественным статусом, рассматриваются как вполне посюсторонние, то есть не сверхъестественные, а во-вторых, их роль в данных учениях вполне ничтожна.
Религии Китая обнаруживают еще меньше склонности к вере в сверхъестественное; не совсем даже понятно, как можно было бы перевести само слово «сверхъестественный» на древнекитайский язык. Вполне показательно, что идеалом даосской религии является не что иное, как естественность, естественное. Как гласит «Дао дэ цзин» «Человек берет за образец Землю, Земля берет за образец Небо, Небо берет за образец Дао (Путь, первопринцип), Дао берет за образец самоестественность (цзы жань). Идеал даосизма в конечном итоге сводится к следованию своей изначальной природе и к единению с природой как таковой. В религиозном даосизме мы встречаемся с описанием самых невероятных и фантастических событий и превращений, но все они объясняются естественным образом, что свидетельствует от том, что представление о чуде как некоем событии, принципиально нарушающем законы и нормы природы, было не только неизвестно даосизму, но и абсолютно чуждо ему. Да и все бессмертные, божества и гении даосской религии пребывают в пространстве Неба и Земли.
По существу, только религии библейского корня (иудаизм, христианство и ислам) полностью удовлетворяют рассматриваемому критерию. Им присуще представление о трансцендентности (недоступности опытному познанию) Бога, о тварности (сотворённости Богом) и принципиальной иноприродности космоса и населяющих его живых существ, о чуде как божественном вмешательстве, нарушающем Богом же установленные законы природы.
Ещё одним распространенным критерием для определения религиозного характера того или иного верования или доктрины является проверка на наличие в нем оппозиции «сакральное — профанное», считающейся фундаментальной для религии.
Сакральным (священным) отнюдь не обязательно должно быть нечто сверхъестественное, потустороннее. Сакральностью может быть наделено любое существо, любая часть природы или же природа в целом. Учения, декларирующие тотальную сакральность существования, тем не менее также не лишены противопоставления «сакральное — профанное» на бытовом или практическом уровне: пусть вся тотальность бытия во всех его проявлениях сакральна, но сакральность стирки семейного белья настолько ниже сакральности посещения храма или медитативного созерцания священного единства, что ее, по существу, можно счесть делом вполне профаническим. Следовательно, без понятия сакрального, точнее, без отношения к чему-то как к сакральному ни одной религии быть не может.
Однако, и этот критерий, несмотря на его несомненные преимущества, не является полностью удовлетворительным. Достаточно непросто обстоит дело с противопоставлением сакрального и профанного в высокоразвитых религиях. Так, буддизм Махаяны декларирует принципиальное тождество нирваны (сакральное) и сансары (профаническое существование), причем сама сансара оказывается плодом неведения, фундаментального или трансцендентального заблуждения (авидья), членящего единую и недвойственную (адвая) реальность. Некоторые школы Махаяны также провозглашают недвойственность сансары и нирваны, причем интуитивное переживание (праджня) этой недвойственности оценивается как просветление или пробуждение. Близкие идеи существуют и в рамках брахманско-индуистской традиции (адвайта-веданта). Интересно также, что именно недвойственное видение реальности, снятие оппозиции «сакральное — профанное», вообще рассматривается в качестве религиозного идеала. Более того, в буддийской традиции Ваджраяны (уровень тантр наивысшей йоги — аннутара-йога тантра) даже подношения Будде часто совершаются не цветами или иными благообразными предметами, а отбросами и нечистотами — для более наглядного и демонстративного выражения идеи недвойственности реальности и иллюзорности оппозиций типа «прекрасное — безобразное», «священное — профаническое» и т.д.
Более того, поскольку само понятие «сакральное» значительно шире понятия «сверхъестественное», то и элементы противопоставления «сакральное — профанное» («священное — обыденное») мы можем найти и за пределами религии, в гражданских церемониях и ритуалах, в почестях, оказываемых символам государства, и т.п. По сравнению с этими ритуалами вся обыденная деятельность (семейные дела, работа, хобби и т.д.) также будут нести на себе оттенок профанического. Кстати, именно по этой причине нельзя не только поставить знак равенства между понятиями «религия» и «культ», но и рассматривать наличие культа как фундаментальный признак религии, поскольку культ может быть и вполне светским. Сказанное относится к таким явлениям общественной жизни, как мемориалы, мавзолеи, поскольку самое их использование и связанный с ними церемониал имеют культовый характер, тем не менее остающийся вполне светским. Именно с этим обстоятельством связано недоразумение с конфуцианством, часто относимым популярной религиеведческой литературой к религиям. В действительности конфуцианство является вполне светской идеологией, будучи этико-политическим учением. Конфуцианские же ритуалы совершенно справедливо сравнены известным синологом В.Эберхардом с почестями, оказываемыми государственному гербу и флагу. Это хорошо понимали уже миссионеры-иезуиты XVII-XVIII вв., разрешавшие новообращенным китайцам отправлять конфуцианский культ как имеющий гражданский, а не религиозный характер.
Из всего сказанного выше следует, что наличие дихотомии «сакральное — профанное» никоим образом не может считаться определяющим признаком религии.
Так что же является признаком, общим для известных нам религий. Рассмотрим понятие религиозного, мистического опыта. В религиеведческой литературе слово «мистика» обычно употребляется для обозначения: трансперсональных переживаний, предполагающих переживание непосредственного общения, единения или слияния с божеством, безличным Абсолютом. Это может быть также переживание онтологического «ничто» или «пустоты», но в любом случае предполагает высшую форму святости, достижение спасения, освобождения и т.д. Здесь мы встречаемся с интенсивнейшим религиозным переживанием, выражающимся в достижении очень специфичных измененных состояний сознания. К той же группе переживаний могут быть отнесены различного типа измененные состояния сознания, предполагающие переживание смерти и воскресения (обновления), гибели и воссоздания мира, духовного рождения, Великой Матери, Спасителя-Мессии и т.п. В качестве подгруппы этого типа можно рассматривать пророческие феномены, а также разного рода «экстазы» и «трансы» (типа шаманских), не предполагающие обретения спасения или святости в смысле развитых мировых религий.
К сфере религиозного опыта относят любые психические состояния, связанные с исповеданием любой религии. В основе религии лежат подчас весьма глубинные, подчас и более поверхностные психические переживания или состояния, которые позднее, в рамках уже сложившейся традиции, могут квалифицироваться как религиозный опыт.
Основатель психологии религии У.Джеймс, понимающий под религией прежде всего совокупность чувств, действий и опыта отдельной личности, последовательно отстаивает приоритет опыта (причем даже индивидуального религиозного опыта) перед социализованной, институциализированной религией: «По крайней мере в одном отношении личная религия оказывается несомненно первичнее, чем богословие и церковь — всякая церковь, однажды учрежденная, живет после этого, опираясь на традицию, но „основатели“ каждой церкви всегда черпали свою силу из непосредственного личного общения с божеством. Так было не только с теми, кому, как Христу, Будде или Магомету, приписывается сверхчеловеческая природа, но и со всеми основателями христианских сект».
Именно феномены такого рода не только образуют сердцевину, внутреннюю суть религиозного опыта, но и лежат в основе явления, которое мы называем религией. А методы достижения тех или иных глубинных трансперсональных состояний мы будем называть психотехникой, а сами эти состояния — трансперсональными переживаниями.
Трансперсональные переживания различных типов являются основой и религиозного опыта, и религии как таковой (религии как «формы общественного сознания» в терминологии недавнего прошлого). Сказанное не означает, что следует сводить все многообразие религиозности к трансперсональным переживаниям. Любая религия подобна дереву с корнями, стволом, ветвями, листьями и т.п. Нелепо сводить дерево к корням, но нелепо и игнорировать корни или преуменьшать их значение. В любой развитой религиозной системе мы помимо трансперсональных переживаний и религиозного опыта в более широком смысле найдем религиозную доктрину (догматику), теологию, культ, церковь как форму социального тела религии и многое другое. Но в любом случае, корнем религиозной веры и религиозной жизни является именно трансперсональный опыт. У некоторых религий этот корень могуч и разветвлен, у других слаб и хил (правда, при хилости корня само дерево может быть вполне пышным — соков для его питания хватает), но он есть и его не может не быть. Именно названный корень — сокровенная сущность религии, тогда как все остальное — проявления (феномены) этой сути.
Продолжение следует.
Александр Зайцев для pup.by
По книге Е.А. Торчинова «РЕЛИГИИ МИPА: ОПЫТ ЗАПPЕДЕЛЬНОГО»